Свобода - это то, чего нет

Советский интеллигент всегда мечтал о свободе. Обычно ему хотелось свободы информации и передвижения. После падения Советского Союза многие ограничения исчезли, но постсоветский интеллигент не стал счастливее. Информации всякой и противоречивой стало столько, что она примелькалась и потеряла свое былое значение. Передвигаться и выбирать себе место жительства тоже стало гораздо свободнее. Но появились другие ограничения. Можно купить в Москве и дом, и право проживания в нем, были бы деньги, но где взять эти деньги, чтобы реализовать новообретенную свободу? Неужели без материального достатка нет свободы? Есть ли какой-то определенный набор качеств свободы (или отдельных «свобод»), какое-то conditio sine qua non? Здравый смысл показывает, что абсолютная свобода скорее всего недостижимый идеал. Однако, какой компромисс нужно принять, чтобы в обществе себе подобных пожертвовать какой-то степенью свободы, но так, чтобы жертва все же была разумного размера? Где провести черту между положительной свободой, в которой самоопределяется личность, и отрицательной, в которой в дела личности не вмешиваются другие?

Идеи свободы сформировались в Европе. Первым заинтересовался положительной свободой Платон. По Платону личность свободна при правильном соотношении частей души, т.е. рациональная часть правит остальными. Менее духовные, но более социальные концепции начались с Гоббса. Решение проблемы представлялось в виде общественного договора, смоделированного на библейских заветах. Общественный договор предполагает своего рода рай на Земле – естественное государство, в котором люди пользуются абсолютной свободой, но свобода каждой личности ограничена свободой любой другой личности. Поэтому допускаются только те ограничения свободы, которые нужны для установления общественного порядка. Однако модель государства общественного договора была столь идеализированной, что даже ее сторонники не могли придти к общему мнению, каким оно должно было быть. Гоббс считал, что "войны всех против всех" можно было бы избежать дав суверенному правителю абсолютную власть над жизнью и смертью любого подданного. По Локку естественное состояние общества не война, а такое, при котором люди имеют естественное право на жизнь, свободу и собственность, а власть правительства ограничена этими правами и согласием управляемых. Руссо придерживался более положительной концепции. Он считал, что человек рождается свободным, но он все равно проводит жизнь в кандалах и спасти его может только соглашение, в котором сочетаются воля личности и общая воля, в которой участвуют все личности. По такому договору личность теряет свою естественную свободу, но обретает гражданскую и моральную свободу , благодаря чему становится настоящим хозяином своей жизни.

Милль выдвинул более практический критерий отрицательной свободы –принципом вреда: личность вольна делать все, что не причиняет вреда другим, при этом действия, которые могут причинить вред могут быть соответствующим образом запрещены обществом. Он считал, что должна быть допущена свобода навредить себе, но его оппоненты не соглашались с ним, т.к. навредив себе, личность, становится менее полезным членом общества и станет потреблять больше общественного достояния (например, больше лекарств), чем нанесет вред обществу.

Еще одна концепция принадлежит Гегелю, по которой личность по-настоящему свободна не тогда, когда она действует под влиянием случайного каприза, а при благоразумном образе жизни, что возможно при активном участии в жизни общества. По Гегелю общественные обязанности составляют объективное рациональное содержание жизни личностей. Отсюда уже близко к марксистской осознанной необходимости, где права личности полностью детерминированы, а права властей на практике ничем не ограничены.

При столь широком разбросе взглядов на соотношение между правами правителей и управляемых на шкале свободы важно было найти минимальную отметку, ниже которой опускаться абсолютно невозможно. Считается, что так называемые «права человека» и есть та последняя отметка. Попытки составить список «прав человека» противоречивы, поскольку нет объективных критериев для определения этих «прав». Свой перечень «четырех неотъемлемых человеческих свобод» выдвинул американский президент Рузвельт в январе 1941 г. в послании Конгрессу в виде свободы слова и выражения, свободы каждого индивида поклоняться Богу по-своему, свободы от нищеты и свобода от страха. Эти «четыре свободы» в сжатой форме предвосхитили Всеобщую декларацию прав человека, объявленную ООН в 1948 г. Отметим, что для советского интеллигента не все четыре свободы американского президента были равноценными. Поклонение Богу по-своему имело какое-то значение для меньшинств, большинство русских либо вообще не имели желания кому-то или чему-то поклоняться, либо единообразно мыслили такое поклонение в терминах православия. О нищете тоже мало думали, больше заботил «дефицит» в магазинах. Этот документ был не очень доступен в СССР, поэтому не всем интеллигентам было даже известно, что прагматическая декларация не объявила эмиграцию неотъемлемым правом. В статье Декларации под символическим №13 утверждалось, каждый человек имеет право свободно передвигаться и выбирать себе местожительство в пределах каждого государства, а также покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою страну. Выехать можно, а въехать? Если пустят. Общественный договор в виде ооновской декларации оказался непоследовательным потому что заключался не между личностью и обществом, а между государствами.

Если приглядеться, то получается, что в комплекс понятий свободы входят отдельные пункты из представлений о высоком качестве жизни. Каждый человек хочет хорошо жить, что кроме всего прочего значит быть независимым от воли других, самостоятельно принимать решения, а это и есть свобода. Однако, прежде чем проблематика свободы начнет играть в жизни человека мало-мальски важную роль, необходимо сначала обеспечить самое необходимое, т.е. элементарный материальный достаток и личную безопасность – а это, как раз, два пункта из «четырех свобод» Рузвельта, по иронии последние в его перечне, – свобода от нищеты и свобода от страха.

Личная безопасность с одной стороны относится к комплексу идей свободы, а с другой является частью более общего комплекса высокого качества жизни. Но и личная безопасность не всегда обеспечивается свободой. Жертвы терактов 11 сентября погибли не из-за недостатка свободы. Служащие двух разрушенных небоскребов имели работу и в среднем неплохой заработок и могли обеспечить себе неплохое существование включая сравнительную свободу. Поэтому фальшивой выглядит концепция политического убежища, которое не предоставляется если у беженца налицо только экономические мотивы. Самый яркий пример подобного политического лицемерия – американская практика: мексиканские беженцы – нелегальные иммигранты, кубинские беженцы – желанные борцы за свободу. Элементарный жизненный комфорт, а иногда даже полноценное питание, и есть тот необходимый уровень свободы, поднявшись на который можно рассмотреть верхние этажи пирамиды, на вершине которой сияют такие ценности, как свобода речи и волеизъявления.

Особняком среди прочих прав человека стоит притязание определенной группы людей на определенную территорию – право на родину. Это не качество жизни, а нечто нематериальное – сентиментальная привязанность к территории – потому это чувство нельзя заглушить улучшением условий жизни. Хороший пример – Ирак. Американцы скинули Саддама, для иракцев открылись необычайные перспективы относительно кока колы и жевательной резинки, а они вместо благодарности награждают американцев взрывами и пулями. Обычно за основу права на родину принимается длительное проживание на территории притязания, а причиной притязания нарушение взаимосвязи с территорией: или иностранное завоевание, или колонизацию, или депортацию народа. Из-за перерыва во взаимосвязи это притязание обычно формируется извне, а если внутри самой территории то опять-таки под влиянием тех, кто находится извне, – изгнанников, тогда у коренного населения вырабатывается комплекс собственника, у которого иностранцы отобрали не дом, а право быть хозяином в собственном доме – притязание на самоопределение. В принципе, самоопределиться может любая группа людей в любом месте мира. Можно даже покинуть свою родину ради «земли обетованной», как поступили английские пуритане, мечтавшие о новой родине в Америке. Но притязание на родину в отличие от самоопределения как такового конкретно по отношению к месту и людям. В нем есть что-то от семейных отношений. Территорию именуют домом, себя ощущают семьей, связанной кровными узами. Отсюда клише о «земле освященной кровью предков». Отсюда и следующий вывод о том, что меньшинства не принадлежат к семье и живут в чужом доме. Бывает и так, что на одну территорию претендуют две нации. Частный случай притязаний двух наций на одну территорию получил название «имперское мышление» - концепция, согласно которой любая завоеванная территория должна навсегда остаться в составе государства-завоевателя. Империи рано или поздно начинают терять завоеванные территории (последний пример – развал СССР), но в общем случае так и нет ясности в том, как можно хотя бы теоретически разрешить спор такого рода по справедливости и обычно он решается в пользу сильного (текущие конфликты притязаний двух наций на одну и ту же территорию: израильско-палестинский, азербайджанско-армянский, сербско-албанский).

Всеобщая декларацию прав человека, государственные конституции, своды законов и есть реальные общественные договоры. Заключены они, однако, не между личностью и обществом, а между управляющей часть общества с управляемой или вообще напрямую между правителями разных стран. Стороны таких договоров явно неравноправны, как говорили римляне: «Quod licet Jovi, non licet bovi». Политические и военные действия правителей убивают людей миллионами, но стали иногда рассматриваться судами только в прошлом веке. Финансовые злоупотребления власть имущих считаются труднораскрываемыми и тоже почти не доходят до суда. О каких свободах можно рассуждать, если кто-то решает за человека, будет ли у него жилье, сможет ли он лечиться, если он заболеет, и будет ли он вообще жить.

Качество жизни и его составная часть – свобода – влияют на интегральную оценку человеком своего существования, счастлив он или не счастлив. Если все свести к одному общему знаменателю, то название ему – счастье или отсутствие счастья. Чтобы быть счастливым, нужно это осознавать и понимать. Человеческое состояние воспринимается в рамках той или иной идеологии. В СССР пропагандистская машина формировала свои собственные идеалы в противоположность общеевропейским. Зарубежная контрпропаганда глушилась и доходила только до тех, кто желал, чтобы их переубедили. И правда, ограничения такого рода были просто чудовищными. Уже не говоря о путешествиях за границу, но и в своей стране нельзя было произвольно выбрать место проживания, нельзя было даже просто посетить какие-то города или местности, а повсеместные цензура и глушилки вообще были символами системы. При этом базовые потребности – по крайней мере ко времени падения Советов – жилье и питание, а также медицина и образование – были доступны всем хотя бы как койка в общежитии или дешевые хлеб, подсолнечное масло в магазине. Потому простого советского человека и не волновали такие материи как различие между абсолютной свободой и свободой в чем-то ущемленной.

Интересно, что в антиподе СССР – США сходная ситуация с идеологий. Популярные источники информации создают у потребителя благостное представление об американской земле обетованной. Свобода, при этом, ключевое слово. Простой американец как-то не задумывается над тем, что в пирамиде качества жизни нет нижних этажей. Зарплата неквалифицированного работника (шофер, продавец, рабочий на конвейере) недостаточна, чтобы одинокому снять мало-мальски приличное жилье и полноценно питаться. Человек вынужден снимать квартиру совместно с другими (американский вариант коммуналки), питаться низкокачественной пищей из супермаркетов (отсюда ожирение и болезни). Очень проблематична медицина, т.к. не на всякой работе можно получить медицинскую страховку. Но простой американец все равно очень озабочен свободой. Он убежден, что в его стране свобода во всем. Его не смущают бездомные на улицах и миллионы американцев, не охваченных медицинским страхованием. Ему невдомек, что американский бездомный может свободно подохнуть на улице от пустячной инфекции?

Человек хочет хорошо жить – не испытывать ограничений в исполнении своих нужд и желаний. Идея хорошего благородного человека находящегося в рабстве, но свободного благодаря своим личным качествам – противоречие в терминах, поскольку рабство и есть отсутствие свободы. Ограничения в средствах существования воспринимаются как несвобода. По мере общего улучшения условий жизни зона ограничений выходит из зоны базовых потребностей и принимает вид основных прав человека, под которыми понимается свобода. Постулаты свободы – верхняя часть пирамиды, нижняя ее часть – базовые потребности. Абсолютная свобода – недоступная точка – вершина пирамиды. Потребности личности всегда ограничены, и то, что недостижимо и есть желанная, но отсутствующая свобода.

Свобода – это то, чего нет.

Слющяй да, я свободэн, это я тэбэ гаварю без панов да.

Вечно открытый вопрос))

Свобода - иллюзия .. нет абсолютной свободы. Мы просто боимся ответственности за себя.

Свобода - это стремление.

Каждый человек стремится быть независимым.

А вообще, DeLuk правильно сказала, это иллюзия, которую мы подпитываем желанием.

Нельзя быть свободным от всего.

У Вас есть семья, работа, ответственность за ваше дело, как писал Кант: свобода - осознанная необходимость.

А свободу - как ничегонеделание и свободу ото всех не признаю в зародыше этой проблемы.

Свобода- это то, что не могут у нас забрать и нам дать, без нашего на то желание. Свобода - это внутреннее состояние.