Поиск сообщества

И метели из хлопьев соткут вечера и домашний уют Ветерок заметает в кусты мишуру разноцветной листвы, ивы молятся возле воды - не оставила осень беды. Со смирением утром прими - не рассеяли мрак фонари, и что крутит небесный диджей надоевшую песню дождей. В непогожие серые дни понимаешь душой, что роднит поседевшие пряди волос с белизной обнажённых берёз. У зимы будет всё по уму - оборвёт облаков бахрому... и метели из хлопьев соткут вечера и домашний уют. Свет ореола осенней берёзы сумрак рассеял аллей Мучим себя до скончания века - что-то чудесное ждём, серое небо с прожилками веток вечер штрихует дождём. Годы уходят всё тише и тише, вздохами жизнь не кори, листьев узоры на клёнах распишут под хохлому фонари. Любим по-прежнему - наша награда, дни впереди не пусты, данью зиме принесли листопады золото палой листвы. Вытри тайком набежавшие слёзы и ни о чём не жалей... свет ореола осенней берёзы сумрак рассеял аллей. Листва раскатала разноцветный ковёр-самолёт Ходит тихой монашенкой галка - ищет что потерял листопад, уходящую осень и жалко, и привычен прощальный обряд. Что-то грустью вечерней оценим, а бессонницей - наши грехи, серый день декорирует сцену - чёрных веток и снега штрихи. Не найдутся у сердца ответы - обойдёмся без вздохов и слов, вырезает фонарь силуэты чуть размытых туманом домов. В золочёные окна квартала сны красивые осень вернёт... не напрасно листва раскатала разноцветный ковёр-самолёт. Осень берёзовой люстрой сумрак осветит ночей Бликами жёлтые листья с ивы - на дремлющий пруд, алость рябиновой кисти скоро дожди расклюют. Годы осыпались галькой на перепутье версты, две любопытные галки свитки считают листвы. Серые будни и морось не превратятся в печаль, ливень серебряный волос вновь распустил по плечам. Не торопи, если грустно, время прилёта грачей... осень берёзовой люстрой сумрак осветит ночей. В небе белую пену гуси взбили крылом Ни разбитое блюдце, ни себя не жалей, листья-бабочки бьются в паутине дождей. Под ночное стаккато вспоминай, как любил, капли летних закатов стынут в гроздьях рябин. Не оставишь всё прежним - без тоски погрусти, серебро не удержит лист кленовый в горсти. И прими перемену и в судьбе, и в былом... в небе белую пену гуси взбили крылом. И гроздья спелые калины до жара солнце раскалило Ещё не гонит осень лето, и тень плетёт узор из света, и гроздья спелые калины до жара солнце раскалило. Потом слова и взгляд усталый, и утром в синеве растает вчерашний день, косяк гусиный и то, что у судьбы просили. Не проживёшь ушедшим маем - грустим, горюем понимаем, слеза заката каплей алой на куст шиповника упала. Душа не знает, что удержим мольбой, молчанием, надеждой... и переплёт оконный крестит не сумерки, а тех, кто вместе. Рыжий месяц бородкой прижался к макушке сосны Час сумерек - отдых короткий, успей досмотреть свои сны, пока рыжий месяц бородкой прижался к макушке сосны. Когда от бессонницы горькой сбиваются простыни в ком, смотри, как на пламени зорьки сгорает звезда мотыльком. Пусть время и славится прытью, а осень любви не по мне... июль позолоченной нитью узоры плетёт на стене.

Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего. В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912. Автор книги «Не спросишь серых журавлей». Небо через веток сито цедит в лужи синеву Мать-и- мачеха в овраге, грач во фраке - важный лорд, лист исписанной бумаги принял нашу грусть на борт. Накопилась лет усталость, не смахнуть рукой, как пыль, а кораблик поднял парус, покачнулся и поплыл. Голуби за нами - свитой, сон январский наяву - небо через веток сито цедит в лужи синеву. Время - это миг, по сути, встал малыш - старик присел... а любовь и вёсны крутят наших судеб карусель. Жасмин расплескал в саду кипень Упавшие в обморок тени очнулись на позднем закате, береза открыла колени, подняв своё длинное платье. Из чаши луны льётся просинь, жасмин расплескал в саду кипень, и сумрак с прохладой приносит нам запах дурманящий липы. Цветение летнее - прелесть, а небо - хоть черпай руками, июльские звёзды слетелись и бьются в окно мотыльками. Пусть память и сердце не ладят - с годами все чувства на убыль... а что убелённые пряди, когда те же жаркие губы. Рыжий месяц бородкой прижался к макушке сосны Час сумерек - отдых короткий, успей досмотреть свои сны, пока рыжий месяц бородкой прижался к макушке сосны. Когда от бессонницы горькой сбиваются простыни в ком, смотри, как на пламени зорьки сгорает звезда мотыльком. Пусть время и славится прытью, а осень любви не по мне... июль позолоченной нитью узоры плетёт на стене. Осыпая соцветия, возрождается старая яблоня Что-то сбудется, что-то не сбудется, кто ругнёт за спиной, кто поклонится, а судьба не тенистая улица - не пройдёшь под гармонь до околицы. Не напрасно душа хорохорится, что ей в прядях полосочки инея, и молитвой спасёт Богородица от вечерней тоски и уныния. Не горюй, что морщинами метили нас года, что рука твоя дряблая... по весне, осыпая соцветия, возрождается старая яблоня. Шлейфом белая позёмка тянулась за ночным прохожим Ушёл февральский день в потёмки, утешил истиной расхожей, и шлейфом белая позёмка тянулась за ночным прохожим. Качали ветки сумрак вязкий, где сеял снег фонарь сквозь сито, твоей душе хотелось сказки, а не обыденности быта. Молчали оба и попутно теней смотрели пантомиму, и знала ты - проснёшься утром и смутным сном припомнишь зиму. Рассветы зазвенят ручьями, напрасно хмурилась сердито... и старый клён, скрипя плечами, дотащит солнце до зенита.

Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего. В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912. Автор книги «Не спросишь серых журавлей». Одуванчику приснилась золотая голова После дней ненастных милость - распахнулась синева, одуванчику приснилась золотая голова. Из привычных будней выпал - суеты и спешки нет, одурманил запах липы - нам с тобой по двадцать лет. Не жалей - осталось мало в пересчёте на года, где закат, полоской алой, мотыльком вспорхнёт звезда. И не бойся ошибиться - и кукушки тоже врут... молодые наши лица отразил зеркальный пруд. А дождь опять нанёс штрихи Судьбу напрасно не кори, что нашу жизнь делить на три - жизнь наяву, на ту, что в снах, на ту, что прожил на словах. Былые вспомнились грехи, а дождь опять нанёс штрихи на вставленный в окно пейзаж, и грусть - порой - и крест, и блажь. Ушла гроза, воскресла тень, вздыхаешь - отцвела сирень, повсюду тополиный пух, и не спалось вчера до двух. И что ты тут ни говори, а жизнь опять делить на три - на ту, что будет, что прошла, на ту, что прожила душа. И поклоны бьёт синица, отпуская всем грехи Отцветает куст сирени, одуванчик белый сник, в кружевных накидках тени прогоняют солнца блик. На берёзах пеной мыльной кучевые облака, у стрекоз в зеркальных крыльях отражается река. Ветерку с утра не спится, сарафан измял ольхи, и поклоны бьёт синица, отпуская всем грехи. И слова - такая малость, а волнение в крови... сизари у ног собрались и воркуют о любви. Ронял шиповник в травы по капельке закат Недолго дождик капал, вздыхала зря река, сосна мохнатой лапой прогнала облака. В дремоту впали тени, ветра сморила лень, и в облачке сирени пропал гудящий шмель. Будила чайка криком грозу и спящий гром, хотелось о великом, а слово - о земном. Века меняют нравы, но не разлук обряд... ронял шиповник в травы по капельке закат. И белый иней одуванчика Весна уже уходит в прошлое - густой травой, на зорьке скошенной, грозой, вишнёвыми метелями, туманом яблонь и капелями. Цветок жасминовый закружится и льдинкой поплывёт по лужице, и белый иней одуванчика накроет солнечного зайчика. Шмелю, стрекозам и соцветиям три летних месяца - столетия, порхает бабочка-капустница, где жёлтый лист на снег опустится. Прошу тебя - не надо мучиться, что поздняя любовь - разлучница... поверь - спасёт от неизбежности простое слово с жестом нежности. О вечности лета гудели траве золотые шмели С начала июня - неделя, тюльпаны уже отцвели, о вечности лета гудели траве золотые шмели. А пышную зелень квартала губили не тучи, а зной, смотрел, как сирень отцветала, со мной одуванчик седой. Я знал, что меня ты любила и что не сойтись берегам, цветущая ветка рябины досталась февральским снегам. Когда нас былое отпустит, и память, и годы решат... мы кто? - только коконы грусти, а бабочкой станет душа. Время лиловых туманов сирени Время лиловых туманов сирени, смеха, улыбок и откровений, синих ночей и метелей акаций, время, в котором нельзя нам остаться. Звёзды слетятся к окну мотыльками, если захочешь, лови их руками, солнечный день или пасмурный вечер - радость такой же осталась при встрече. Пух одуванчиков с бабочкой кружит, яблони цвет льдинкой плавает в луже, время - река без истока и устья, дважды войдёшь - не расстанешься с грустью. Следом за зноем - шумные грозы, ангелы трав - голубые стрекозы... время, которое ловим мы снами, знает, что будет по осени с нами. И тени кружева плели из света Смотрели василёк и подорожник, как бабочек прогнал с поляны дождик, макушку целовал ромашке рыжей и мял ей накрахмаленные брыжи. Лениво тучи уползли на север, дрожал насквозь промокший русый клевер, дышала тяжело листва густая, и день отлёта знала птичья стая. Пчела гудела - скоротечно лето, и тени кружева плели из света, слетались голуби, просили хлеба... а в лужах твой двойник касался неба. Перевязав полоской алой, заря несла в подарок лето Дневные звуки затихали, пришла ночная хмарь дворами, и дождик покрывал штрихами пейзаж в оконной белой раме. В соседнем доме гасли окна, и чья-та сигарета тлела, высокие берёзы мокли, подняв подолы до колена. Привычный круг настольной лампы, ты рядом - и душа на месте, и шорох падающих капель баюкал колыбельной песней. Ушла гроза - и в три светало, объёмы обрели предметы... перевязав полоской алой, заря несла в подарок лето.

Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего. В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в системе образования. Автор книги «Не спросишь серых журавлей». С тобой напишем после запятой В листве берёзы больше желтизны, в осенних днях немного новизны, дожди с утра вечерний сумрак ткут и цену поднимают на уют. Поплачься, только в память не неси больной румянец на щеках осин, свои печали, голой ветки дрожь, цветок увядший и чужую ложь. Когда грустишь со мной поговори, как капли солнца цедят фонари и как красив на вид со всех сторон, отлитый октябрём из бронзы клён. Дорожки стелет палая листва, со временем всё станет на места... с тобой напишем после запятой - не осень жизни, возраст золотой. Мы - две паутинки в осеннем саду Сложились недели - и август прогнал нас снова на те же круги, и жёлтые ветки - последний загар - на плечи берёзы легли. А листья на крик журавлиный спешат, взлетают и падают ниц, потянется в небо и вспомнит душа - она из зимующих птиц. Поплачься - сегодня с судьбой не в ладу, молчанием нас не трави, мы - две паутинки в осеннем саду - спасёмся на ветке любви. Морщинки печали и наши лета про чувства угасшие лгут... монетку луны на удачу ветла бросает в темнеющий пруд. И осень нас окрестит берёзовой листвой Пришли дожди-скитальцы, за ними вслед ветра, а в сквере листьев танцы с заката до утра. Осталась зелень сосен, один виток дорог, сегодня наша осень шагнула на порог. И как судьбу не мерьте, счастливый - кто влюблён, а в жёлтой круговерти грустит багряный клён. Не верь, что спеты песни, что серый день - пустой... и осень нас окрестит берёзовой листвой. Ветка беременна тяжестью яблок Вечно спешили, а поняли поздно, что проглядели уже не отыщем, дождик, склевавший вечерние звёзды, тихо ушёл по ступенчатым крышам. Память назойливо в прошлое гонит, вспомнишь - менялись со временем вкусы, падают в травы с кленовой ладони ниткой разорванной капелек бусы. На двойника из зеркальности лужи смотрит фонарь немигающим взглядом, многое было, бывало и хуже, главное - мы неразлучны и рядом. Утром ненастным прохладно и зябко, пледом укрою, смеёшься - согрелась... ветка беременна тяжестью яблок, в осень с улыбкой - душевная зрелость. Сусальным золотом берёзы покрыли мокрые аллеи За улетевшими стрижами на тёплый юг собрались гуси, и дождь в осенние скрижали вписал строку о нашей грусти. Вставляет утро в рамки окон свои неброские пейзажи, печали разошлись по строкам, надежды остаются блажью. А журавли, срывая голос, опять наобещают встречи, лучом закатным гладиолус осветит бесконечный вечер. Мы, как несрезанные розы, роняя лепестки, сомлели... сусальным золотом берёзы покрыли мокрые аллеи. Золотые дары прячут в мокрых подолах берёзы Вечерами дожди подметают дворы, на газонах осыпались розы, ожидая сентябрь, золотые дары прячут в мокрых подолах берёзы. Покраснела рябина - у всех на виду, уходя, не прощается август, а падучие звёзды в притихшем саду воскрешают пушистые астры. Что не буду скучать, улыбаясь, совру и судьбы пожелаю счастливой, и закатится лето в сырую траву перезрелой несорванной сливой. Но затейливым фразам не верит душа и не хочет с разлукой смириться... а калина рубин драгоценный в ушах прикрывает косынкой из ситца. Лист ивы золотой ладьёй плывёт в туманы октября Соткут дожди из летних гроз и грусть, и черноту ночей, и август на ветвях берёз затеплит язычки свечей. Судьба не взята напрокат, и у слезы знакомый вкус, зарю июля и закат рябина вдела в нитку бус. А бабье лето повернёт спешащий календарь назад, и солнце свой тягучий мёд прольёт на яблоневый сад. Что потеряем, что найдём, по вечерам гадаешь зря... лист ивы золотой ладьёй плывёт в туманы октября. Валерий Мазманян

А мы, как поздние цветы У зеркала притихла ты - морщинки и седая прядь, а мы, как поздние цветы, не верим - время увядать. А в памяти ночной грозы весенний день и майский гром, какая осень без слезы, без сожалений о былом. И будь ты грешник, будь святой, за птичьей стаей не взлететь... и дождь серебряной метлой метёт берёзовую медь. А осень надела колье из жёлтых сердечек берёз Тоска - и морщинка у губ, и эхо ушедшей любви, а дату отлёта на юг не знают ещё журавли. И всё раздражает в ночи - подкрученный месяца ус, что, как соглядатай, торчит у окон сиреневый куст. Туман ветерок надышал и сумрак тяжёлый сплошной, притихшая знает душа, что стану я сам тишиной. И больно, что дело во мне и легче не станет от слёз... а осень надела колье из жёлтых сердечек берёз. Перевязав полоской алой, заря несла в подарок лето Дневные звуки затихали, пришла ночная хмарь дворами, и дождик покрывал штрихами пейзаж в оконной белой раме. В соседнем доме гасли окна, и чья-та сигарета тлела, высокие берёзы мокли, подняв подолы до колена. Привычный круг настольной лампы, ты рядом - и душа на месте, и шорох падающих капель баюкал колыбельной песней. Ушла гроза - и в три светало, объёмы обрели предметы... перевязав полоской алой, заря несла в подарок лето. Года на ниточки дождя, прощаясь, август нанизал На ветры чуткий палый лист, чуть шорох - он за ними вслед, и прячет ночи аметист под золото берёз рассвет. Немного слёзы нам вернут - минуту грусти, боль обид, и знает только старый пруд что за душою у ракит. Твой вздох и сумрачность лица в подоле осень унесёт, осин багряные сердца стучат для нас - ещё не всё. Спешил куда-то, что-то ждал, шумит бессонницы вокзал... года на ниточки дождя, прощаясь, август нанизал. И бабочкой лимонницей осенний лист закружится Рябины губы алые целованные ветрами, а в сквере листья палые считает август с ветками. Узнает осень - выжили, морщинками открестится, берёза в пряди рыжие заколку вденет месяца. Любовь жива, а прочее само и перемелется, и капель многоточие стряхнёт на плечи деревце. И серость не схоронится от солнца в мелкой лужице... и бабочкой лимонницей осенний лист закружится. И август в ноги сентябрю медовым яблоком упал Залётный ветер под окном берёзе золото сулит, вечерний дождь стальным пером выводит на воде нули. Худой фонарь с лицом больным устал от шума и машин, а день сегодняшний с былым связали ниточки морщин. Увижу я по жесту рук, что лето кончилось - молчи, и нотам - вздох и капель стук ещё не раз звучать в ночи. Тебе о чувствах говорю, и вечер для признаний мал... и август в ноги сентябрю медовым яблоком упал. И незакрытая гардина впустила синий полумрак Предчувствуя грозу июля, дрожал притихший березняк, стирал со стен узоры тюля влетевший в комнату сквозняк. И словно в чём-то виновата у окон кланялась сирень, а в сквере каждый кустик прятал от ветра собственную тень. С ладони влагу пили вязы, ловила капельки трава, фонарь слезился жёлтым глазом, нам были не нужны слова. И незакрытая гардина впустила синий полумрак... с грозой в былое уходила пора житейских передряг. И небо высокое прячут для нас васильки за ресницы Не проще ли жестом расстаться, не каждая истина в слове, а божья коровка на пальце, как алая капелька крови. Закатное солнце у сосен вечерние тени малюет, у каждой любви своя осень, у нашей, похоже, в июле. Судьба только грустью пугала, а вот и дошло до печали, сойдёт с плеча бронза загара, себя оправдаем речами. Сложилось бы что-то иначе - будь мы перелётные птицы... и небо высокое прячут для нас васильки за ресницы. Цветущий куст жасмина снег сыпал на траву Что не вернуть, что поздно, слова чужие врут, июнь, ты помнишь, звёзды - кувшинками на пруд. Пчела несла с поляны пыльцу и память гроз, и тени ветер вялый баюкал у берёз. А ты, смеясь, кормила двух уток на плаву, цветущий куст жасмина снег сыпал на траву. И одуванчик - в небо, сорви - и только дунь... теперь, что хочешь требуй, а мне верни июнь. Гроздья увядшей сирени память весны не вернут Дождик нагонит дремоту, ветер разбудит кусты, встретят протяжную ноту аплодисменты листвы. Мнёт, забываясь, берёза мокрый платок на груди, наши житейские грозы вздохом сейчас не суди. Дни ни пусты, ни безлики - просто настройся на лад, солнца скользящие блики лютики в травах хранят. Сердце покоя и лени просит на пару минут... гроздья увядшей сирени память весны не вернут. В руках каштанов оплывали свечи Не верилось, что чувства охладели, рябины отцвели за две недели, куда-то делись золотые кудри - и одуванчик свой парик напудрил. Метались между будущим и прошлым, на травах яблонь цвет лежал порошей, утиный выводок скрывала ива, что не сбылось - всегда для всех красиво. Что на душе - твои сказали руки, слова страстей - порой пустые звуки, в аллее пенились кусты сирени, друг друга не касались наши тени. Себя жалеть - найдётся слов немало, а к четырём за окнами светало, в руках каштанов оплывали свечи... и хочется вернуть любовь, а нечем. В мае ложится на скверы белых черёмух туман Зелень дождями омыта, голуби крошки клюют, тихие радости быта - книга, покой и уют. Где-то читал или слышал - ждите от вёсен чудес, утром на веточках вишен снег лепестками воскрес. Время двулико - и дряблый старец, и прыткий юнец, сколько бесчисленных яблонь оба вели под венец. День - даже скучный и серый - скрасит надежды обман... в мае ложится на скверы белых черёмух туман. Валерий Мазманян

И рыжий одуванчик распушил копну нечёсанных волос Встревожит память уходящих лет крикливых чаек пересуд, где ивы горстью золотых монет бросают блики солнца в пруд. Начну винить кого-то - согрешу, не в тягость думать о пустом, а облачко прибилось к камышу бумажным скомканным листом. Для уток хлеб достану - и к воде, вспугну невольно сизаря, не ту струну в твоей душе задел, но встретил я тебя не зря. Вдали от шумных улиц и машин ни вздохов, ни житейских гроз... и рыжий одуванчик распушил копну нечёсанных волос. Над нашим домом флаг апреля - на синем фоне сизари Монетку солнца ищут кряквы на дне холодного пруда, все обещания и клятвы давно проверили года. Пробилась на газонах зелень, и талая вода сошла, тот возраст, что назвали зрелым, совсем не чувствует душа. А мать-и-мачеху в овраге рассыпал день снопами искр, и трудно словом на бумаге мне передать ночную мысль. Играть с судьбой поднаторели, а вот не спится до зари... над нашим домом флаг апреля - на синем фоне сизари. И вдалеке раскаты грома пугали веточки герани Собрались тучи возле дома, и сумерки стирали грани, и вдалеке раскаты грома пугали веточки герани. И монотонный стук баюкал, и память прошлого тревожил, а дождь на ниточках, как кукол, водил по улицам прохожих. Молчали мы и каждый помнил - нас не любовь, а время судит, а на окне изломы молний чертили нам зигзаги судеб. Пусть наша грусть не станет мукой - прощальные слова в прихожей... а дождь на ниточках, как кукол, уводит в прошлое прохожих. Давай на грусть наложим вето Давай на грусть наложим вето, когда не спится до рассвета, когда ты в зеркало не глядя, седые вспоминаешь пряди. Молчание плетёт интригу, не делай вид - читаешь книгу, печаль плетёт у сердца кокон - постой со мной у синих окон. На город лёг туман акаций, душа зовёт в нём потеряться, а ветер вишню в белой шали, слегка касаясь, утешает. Поплачься, если станет легче, а майский дождь у окон шепчет, что за весной не осень - лето... давай на грусть наложим вето. Ронял шиповник в травы по капельке закат Недолго дождик капал, вздыхала зря река, сосна мохнатой лапой прогнала облака. В дремоту впали тени, ветра сморила лень, и в облачке сирени пропал гудящий шмель. Будила чайка криком грозу и спящий гром, хотелось о великом, а слово - о земном. Века меняют нравы, но не разлук обряд... ронял шиповник в травы по капельке закат. И белый иней одуванчика Весна уже уходит в прошлое - густой травой, на зорьке скошенной, грозой, вишнёвыми метелями, туманом яблонь и капелями. Цветок жасминовый закружится и льдинкой поплывёт по лужице, и белый иней одуванчика накроет солнечного зайчика. Шмелю, стрекозам и соцветиям три летних месяца - столетия, порхает бабочка-капустница, где жёлтый лист на снег опустится. Прошу тебя - не надо мучиться, что поздняя любовь - разлучница... поверь - спасёт от неизбежности простое слово с жестом нежности. И звон дождей, и запах лип Качнётся занавески тюль - распишет тень полы под гжель, несёт к окну хмельной июль и запах лип, и звон дождей. А в ряби лужи дрожь берёз и месяц - сломанным кольцом, в копну рябиновых волос уткнулось облако лицом. Встревожат небо сизари, где звёздочка над ивняком, летящая на свет зари, ночным сгорает мотыльком. Что время к осени спешит, напомнит мокрой ветки всхлип... строка из дневника души - и звон дождей, и запах лип. Жасмин туманом плыл у окон Июньский вечер звуки прятал, в дремоту погружались дали, и облака бумагой смятой в закатном пламени сгорали. Берёзы белые колени прикрыли тени кружевами, что этот день отдали лени забыли, не переживали. Жасмин туманом плыл у окон, лилось вино и лились речи... и грусти нераскрытый кокон до осени припрятал вечер. В саду негаснущим закатом пылают красные тюльпаны Воркуют сизари на крыше один куплет из старой песни, что лепестками майской вишни снежинки белые воскресли. За золотую жилу овод блестящий одуванчик примет, и для тоски найдётся повод, когда твоё услышу имя. Былое и во сне догонит, и память никуда не дену, а месяц уронил с ладони все звёзды в облачную пену. Останется в листочке смятом, что сами наспех растоптали... в саду негаснущим закатом пылают красные тюльпаны. Красиво было, как во сне Белели в сумраке тела омытых дождиком берёз, и мать-и-мачехой цвела у наших окон россыпь звёзд. Красиво было, как во сне, и мы узнали по весне, что право разбудить зарю дано не только сизарю. Не клялся я, не умолял, но верил, что тебя верну, и рваной сетью тополя ловили в синеве луну. Красиво было, как во сне, и мы узнали по весне, что право разбудить зарю дано не только сизарю. И ручей обмывает лодыжки ракит Ничего, что раздета ольха донага, по оврагам хоронятся нынче снега, и сметают дожди под стволы и в кусты потемневшую медь прошлогодней листвы. По-хозяйски освоились в роще грачи, и доверишься сердцу в бессонной ночи, что получится всё, как себе загадал, а за тридцать давно - разве это года. Закрутилась быстрее времён карусель, взбудоражено небо прилётом гусей, и ручей обмывает лодыжки ракит... и болевшее долго уже не болит. Голубой забьётся жилкой ручей под белой кожей льда Метёт метель вторые сутки, от серых дней срываясь в крик, увидишь - на синичьей грудке навек остался солнца блик. Сугроб у наших окон пухнет, к худой берёзе льнёт плечом, вечерний разговор на кухне о сокровенном, ни о чём. Не знают, падая снежинки, их воскрешение - вода, и голубой забьётся жилкой ручей под белой кожей льда. Неделя-две и все ракиты напьются серебра реки... как наши судьбы перевиты, узнай касанием руки. И в снах остаются не зимы, а вёсны Настольную лампу включи - и два кресла, шкафы, и их тени из мрака воскреснут, надеждой пустой, оправданием, ложью бессонная ночь мою душу тревожит. Приляжешь - комками в ногах одеяло, одних покаяний для прошлого мало, холодная мгла за окном тяжелеет, напрасные вздохи - цена сожалений. А в памяти шум, как на людном вокзале... расстались и главное мы не сказали, что в море житейском ты - парус, я - вёсла, и в снах остаются не зимы, а вёсны. Но я ещё не ведаю, что вы - моя бессонница Сугробы дремлют тучные, под снегом ветка хрустнула, припомнитесь по случаю в мою минуту грустную. Ещё декада минула, луна уже в три четверти, зима - пора унылая холодным длинным вечером. Глаза закроешь - прошлое шумит в душе вокзалами, осталось - всё хорошее и слово запоздалое. С печалью справлюсь, с бедами, и лёд на речке тронется... но я ещё не ведаю, что вы - моя бессонница. Валерий Мазманян

Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего. В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в системе образования. Автор книги «Не спросишь серых журавлей». И солнце на груди синиц оставит поцелуев след Осенних клёнов медный звон ненастный вечер призовёт, прощаний и разлук сезон откроет журавлей отлёт. И звёздочки последних астр дожди поспешно расклюют, берёза золото отдаст за неба голубой лоскут. И капли крови у рябин с прикушенных сорвутся уст, и только те, кого любил, ночную присылают грусть. В круговороте дней и лиц не растеряем память лет... и солнце на груди синиц оставит поцелуев след. И бьётся рыбкой золотой листочек в неводе ветвей Дожди с собой октябрь принёс, распутал серые мотки, а из одежды у берёз - одни ажурные платки. Чернеют клёны - не беда и не предчувствие конца, и у рябин не от стыда горит румянец в пол-лица. И выпал жребий голубям - в ненастье мерить окоём, любить без памяти тебя - одно желание моё. Нам год оставил непростой по две морщинки у бровей... и бьётся рыбкой золотой листочек в неводе ветвей. Сугробы падают ничком и молятся на снегопад Вчерашний разговор начнём - на всё у каждого свой взгляд, сугробы падают ничком и молятся на снегопад. А снег в четыре дочерна заштриховал окна проём, зимой длиннее вечера, чтобы понять с кем мы вдвоём. Молчим, вздыхаем, говорим, что жаль, года своё берут, наносят ветки белый грим, всего за несколько минут. Зрачок тускнеет фонаря, уснула, погашу торшер... что серый сумрак декабря, когда светлеет на душе. Сугроб прижался грудью Темно - и спать не ляжешь, и длинный вечер - мука, метель из белой пряжи соткала серый сумрак. Седые эти ночи морщин оставят метки, беременности почек весной дождутся ветки. И мы судьбу осилим, плохое всё забудем, к ногам худой осины сугроб прижался грудью. Поверь избитой фразе: года для чувств - не вето... сдвинь шторы - и алмазы найдёшь в полоске света. Допоздна в метель не спится На дома, на тополь голый снегопад обрушил небо, воробьи и сизый голубь не дождались крошек хлеба. За судьбой не доглядели, допоздна в метель не спится, за петлёй петля - недели на твои ложатся спицы. Никого с тобой не судим, что в душе печали кокон, и берёза с белой грудью зазвенит серьгой у окон. И ручья подхватят голос поутру хоры капели... и простишь за белый волос, и за то, что не допели. Рябины горькие уста - медовые к зиме Ругнём - веками повелось - дожди и суету, берёза золотом волос прикрыла наготу. И пусть у нас настрой плохой, и пусть пейзаж уныл, в ночи над худенькой ольхой сияет нимб луны. Извечный осени обряд - былое ворошить, забрали ветры октября у тополя гроши. Шепнёшь, что просто подустал, не всё держи в уме... рябины горькие уста - медовые к зиме. И осень не зря привечают берёзы в парчовых одеждах Уже не простишь, что домыслил за нас судьбоносные роли, как бабочек, палые листья иголки дождей прокололи. Что будет и как обернётся, не думает только влюблённый, бросаются золотом солнца в прохожих осенние клёны. Прощальная сцена романа под крик журавлиного клина, у зеркала лужи румяна подправила утром калина. Кусты, бронзовея плечами, на жизнь не теряют надежды... и осень не зря привечают берёзы в парчовых одеждах. А у рябин припухли губы от долгих поцелуев ветра Позолотило тротуары к прощальной встрече бабье лето, сентябрь сжигает мемуары, бросая в пламя бересклета. Осенней грустью занедужит сегодня бесконечный вечер, боярышник считает лужи, накинув красный плащ на плечи. И что в душе пошло на убыль, никто из нас не даст ответа, а у рябин припухли губы от долгих поцелуев ветра. И не вернуть того, кто ближе ни плачем, ни мольбой у свечки... в безлюдном сквере клёнам рыжим берёзы отдают сердечки. Валерий Мазманян