9 мая истекло более шестидесяти лет с того дня, как завершилась одна из самых трагических и кровавых эпопей в жизни нашего народа, да, пожалуй, и в жизни всех народов Европы. В пятидесятый раз мы отмечаем то, что навечно вошло в мировую историю как победа над германским фашизмом. Дорого была куплена эта победа, за ценой на которую мы поистине не постояли. Правда, вчера была эта победа одна на всех, как в памятной хорошей песне, а сегодня ее уже начинают делить, да, пожалуй, уж и разделили. Пережиты и ушли в прошлое раздельные празднования союзниками судьбоносных событий второй мировой войны. Праздник огромной страны, вставшей некогда на смертный бой, тоже на наших глазах распадается на несколько празднеств, и в отдельных ее частях этот день уже и не считают за праздник. Да и в самой россии идет сегодня речь о том, будут ли россияне отмечать Победу вместе или порознь, под разными флагами - кто под красным, кто под трехцветным, - подозрительно поглядывая друг на друга. Страница истории перевернута. Пишется новая.
Кого мы победили?
Второе шестидесятилетие мы встречаем тем, что разбитый, уничтоженный нами некогда фашизм ожил. Только теперь это уже не чужеземный, вторгшийся к нам фашизм, против которого встала вся страна, а наш собственный, родной, домашний. Мы его терпим, а кое-кто и симпатизирует ему. равнодушно проходим мимо разложенных на столах изданий со свастикой, мимо юных эсэсовцев в черных формах. Смотрим по телевидению развалившихся в креслах брисовцев бригаденфюреров и даже регистрируем их в качестве кандидатов в депутаты. Иуды фашистов оправдывают: нет, оказывается, в их идеях ничего человеконенавистнического. Более того более 10 лет назад, в дни праздника Победы неожиданно выяснилось, что мы вообще не знаем, что же такое этот самый фашизм, который мы шесьдесят лет назад победили. Специальным указом первый президент России дал российской Академии наук срочное задание: в двухнедельный срок дать разъяснение, что следует считать фашизмом. Без такого определения, как оказалось, судам фашистов не распознать. Академики уложились в срок и 5 апреля представили требуемое определение. Поскольку оно пока, по непонятным причинам, полностью еще не опубликовано, имеет смысл здесь его привести: "Фашизм - это идеология и практика, утверждающая превосходство и исключительность определенной нации или расы и направленная на разжигание национальной нетерпимости, обоснование дискриминации в отношении представителей иных народов; отрицание демократии, установление культа вождя; применение насилия и террора для подавления политических противников и любых форм инакомыслия, оправдание войны как средства решения международных проблем". Не будучи, однако, включено в закон, определение так определением и остается - личное мнение академиков, и только. Позже после его появления депутаты Государственной думы Алевтина Апарина и Анатолий лукьянов - оба коммунисты - внесли на рассмотрение нижней палаты проект закона "Об увековечении Победы", в котором дают, мягко говоря, несколько иное определение фашизма, который, по их мнению, "выражается в открытом расизме, крайнем национализме, антикоммунизме и антисоциализме".
Не враги, а конкуренты
Названный закон еще окончательно не принят и, будем надеяться, в таком виде и не будет принят, хотя при нынешнем составе Государственной думы никаких гарантий дать нельзя. Но если бы он был принят, то под определение фашистов подпали бы миллионы нелюбезных сердцу бывшего гэкачеписта россиян, начиная с Бориса Ельцина, поклявшегося в американском конгрессе, что коммунизм никогда более не возродится на российской земле, и Александра Солженицына, пригвоздившего коммунизм к позорному столбу в "Архипелаге ГУЛАГ". В фашисты пришлось бы зачислить еще большее число граждан западных демократий, отвергших коммунизм и боровшихся с ним. Фашистами следовало бы назвать Джорджа Оруэлла и Уинстона Черчилля, Альбера Камю и Шарля де Голля. Коммунизм и фашизм не только не противоположны, но генетически близки, они не враги, но конкуренты. Термин "красно-коричневые" - не бранное выражение, но точное отражение исторических реалий. Об этом написаны уже тома, и здесь не место развивать тему. Но все же приведу две цитаты. Одна из Григория Зиновьева, который тогда, в 1918 году, еще не был "врагом народа", а был любимым вождем российского и мирового пролетариата. Вот что он заявил на 7-й городской партконференции Петрограда в Смольном: "Нам нужен собственный социалистический милитаризм для преодоления своих врагов. Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую россию. С остальными нельзя говорить - их нужно уничтожать". Как сообщила газета, "речь вождя Северной Коммуны была покрыта бурными аплодисментами". Другая цитата из того же далекого "незабываемого" 1918 года. Говорит член коллегии ВЧК Мартын Лацис: "Мы здесь для того, чтобы искоренять буржуазию как класс. Мы не обязаны доказывать, что тот или иной человек действовал против Советской власти. Первое, о чем вы должны спросить арестованного, - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения и воспитания, какова его профессия. От этого будет зависеть его судьба. Вот квинтэссенция красного террора". Эти теоретические основы, заложенные в начале советской власти, получили потом, как известно, широкое воплощение в практике "первого в мире государства рабочих и крестьян". Спор о количестве жертв коммунизма идет лишь о числе десятков миллионов. Качественное различие между фашизмом и коммунизмом лежит лишь в критерии, по которому определяется "враг": национальный или социальный. Впрочем, со временем и это различие стирается. Не где-нибудь, а в коммунистическом сталинском государстве начались этнические чистки "наказанных народов", не где-нибудь, а в СССР и странах "народной демократии" утвердилась система государственного антисемитизма. Одно плавно перетекает в другое. Когда Восточная Германия присоединилась к западной, оттуда на запад хлынул поток не юных комсомольцев, а неонаци. Свастики сегодня заполонили улицы не западных столиц, а недавнего "образцового коммунистического города" Москвы.
Фашизм и нацизм
Академическое определение, конечно, не чета лукьяновскому. Это, по крайней мере, честная попытка создать инструмент, при помощи которого можно судебным порядком ограничить деятельность проповедников человеконенавистнической идеологии - при условии, конечно, что это определение войдет в закон. Прагматическое значение его несомненно. Но нельзя все же не сказать, что это определение не фашизма вообще, а его наиболее злокачественной формы - нацизма. Конечно, наш российский фашизм как раз в этой омерзительной форме чаще всего и проявляется. Но, говоря о нацизме, надо бы быть более определенным. Да, нацизм разжигает национальную нетерпимость, обосновывает "дискриминацию в отношении представителей иных народов", но следовало прямо сказать, что этот "иной" народ - прежде всего народ еврейский. Антисемитизм в нацистской доктрине занимает не просто главное, но исключительное место, и стыдливо уходить от этого нельзя. Тем более что практика наших отечественных наци прежде всего сюда и направлена. Но пытаясь дать определение фашизма как такового, нельзя сводить его к нацизму. Опасность фашизма многообразна. Возможен фашизм, например, без антисемитизма и даже без расовой нетерпимости вообще. Их не было, например, в Италии, а в Испании каудильо Франсиско Франко, по некоторым данным, даже организовывал спасение евреев. Даже милитаризм, направленный на внешнюю экспансию, не всегда сопутствует фашизму. Участие Франко во второй мировой ограничилось символической голубой дивизией, а Салазар вообще уклонился от участия в войне, даже в рамках фашистской солидарности.
Вирус фашизма
Но есть некая исходная точка, основа основ фашизма, которая роднит все без исключения виды и разновидности фашизма, включая и фашизм "красно-коричневый", советский. эта основа основ была утверждена основателем фашизма как такового, первопроходцем фашистской идеи - Бенито Муссолини. Строго говоря, в теоретическом плане все остальные фюреры и каудильо - лишь эпигоны дуче. Эта основа основ - абсолютный приоритет государственной идеи. Главный враг фашизма, согласно Муссолини, - это либеральное государство, стоящее на службе отдельной личности и проявляющее силу лишь постольку, поскольку это находится в интересах личности, государство, предоставляющее индивидууму полную свободу, если он не нарушает пределов, поставленных законом. Джованни Джентиле, заложивший конституционные основы фашистского корпоративного государства, писал: "Народ есть нация, если он завоевывает свою свободу, ценя ее значение и принимая на себя страдания такого достижения, объединяется в единое целое, в процессе искупления создает независимое государство и сам творит его сущность с помощью Бога, открывающегося и действующего в народном сознании". Государство как таковое становится религиозной идеей. Понятие индивидуальной свободы переосмысливается. Можно вести речь не столько о правах личности, сколько о ее социальном долге. личность вкладывается своей работой в создание высокой моральной ценности - нации. "Вообще личность существует только в обществе, а следовательно, свободна только в обществе и через общество". Исходя из понятия нации, фашизм строит понятие государства. государство объявляется моральной сущностью, имеющей право на самостоятельное бытие с собственными этическими идеалами и задачами, не зависимыми от "капризов и фантазий отдельной личности, партии или массы". Государство обладает суверенной волей, и его главная задача - управлять во имя интересов целого, то есть нации. Государство стоит над борьбой интересов разных категорий населения. Оно является носителем идеи солидарности, корпоративности, "подчиняя интересы общества интересу нации". Фашизм, по словам Муссолини, является "кризисом всей жизни". Он начинает с "перевоспитания" всего народа и кончает полной реорганизацией государственного аппарата. Как говорил другой фашистский идеолог, Скарпа, "фашизм создает новую культуру при условии, что его вожди убедят массы в необходимости самопожертвования". Эту абсолютизацию государства-нации, ее приоритет перед ничтожеством личности, можно обнаружить решительно в каждом фашистском режиме. Она подобна вирусу, который позднее в результате мутаций порождает разные разновидности, но вызывает все-таки одну болезнь, приводящую неизменно к летальному исходу. Поколение, распевавшее: "Жила бы страна родная и нету других забот" и "Прежде думай о родине, а потом о себе", поколение, помнящее сентенции: "Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества" и пережившее теорию "винтиков", легко узнает в коммунизме родовые черты фашизма. Когда и сегодня мы снова слышим слова о "Державе" во всех ее разновидностях, нельзя не насторожиться. В жертву "Державе" всегда приносится личность. Ею, этой жертвой, может стать каждый. И история учит, что неизменно становится. Поэтому так легко красные знамена на митингах стали соседствовать со стягами со свастикой. Поэтому одни и те же личности продают у метро "Площадь революции" биографию Сталина и "завещание Гитлера". Бывшие конкуренты легко объединились против общего врага - либерализма, провозглашающего самоценность, суверенность личности. Поэтому нет для них словосочетания более ненавистного, чем "права человека".
Праздник чужой победы
С этим мы и пришли к пятидесятилетию великой Победы.—то же мы празднуем? Почему и зачем? разве мы победили? Мы победили фашистов, но фашизм побеждает нас. Собственно, уже победил, в тот самый момент, когда мы перестали ощущать возмущение, скользя взглядом по плакатам со свастикой. Какое же мы имеем право, мы, сегодняшние, говорить о великой Победе? И дело не только в символах. Мы ритуально возмущаемся трагедией Катыни, Лидице и Орадура, одновременно стирая с лица земли Грозный и сжигая из огнеметов женщин и детей в Самашках. Мы будем наблюдать парад Победы вместе с палачами Чечни. Кто дал нам право, таким, праздновать великую Победу? Высшая степень мародерства - присваивать чужую славу, чужую войну, чужую Победу. Прикрывать ею собственное поражение. А еще - кого мы победили? Где побежденные враги? Помните, мы писали тогда" "Убей немца!" Нет сегодня у нас в Европе большего друга и политического союзника, чем Германия. Если есть у нас с кем-то "сердечное согласие", так это с нею. Не в Германию ли наравне с Америкой стремится сегодняшняя молодежь жить и работать? Не из Германии ли шел и идет к нам самый мощный поток гуманитарной помощи? Кому же в день 9 мая демонстрируем мы нашу военную мощь и силу? Неужели седые ветераны, которых, к сожалению, немного осталось на нашей земле, испытывают сегодня ненависть к поверженному врагу? Неужели у них есть основания гордиться плодами победы, вспоминая все пережитое ими за эти пятьдесят лет? И все-таки у них есть другая, действительно веская причина отмечать день Победы и с ностальгической теплотой вспоминать ужасную войну. знаю о том, ибо сам из военного поколения, хотя по возрасту до фронта далеко не дотянул. Ибо то было время - другого не нашлось ни до, ни после, - когда люди почувствовали себя людьми. В эти великие дни впервые за долгое время можно было ощущать, что ты делаешь справедливое и нужное дело. Можно было - да, в дни войны! - жить в мире с самим собой. Не лгать. Не лицемерить. Это было время чистых помыслов, смелых поступков, незапятнанной совести. Как же его не вспоминать сейчас? Что-то похожее повторилось потом много позднее - в Августовские дни 1991 года. Такую военную память нельзя стереть. Но эта память не нуждается ни в циклопических монументах, ни в безвкусных стелах, где греческие боги сочетаются с христианскими ангелочками, ни в парадном топанье сапог недавних карателей, театрализованно изображающих чужую Победу, ни в толстомордых генералах, олицетворяющих агрессивную "державу", ни в политической мышиной возне с зазыванием свадебных политических генералов. Эта память нуждается в тепле и внимании к выжившим воинам второй мировой, в тепле повседневном, а не в дежурном, к юбилею. А в день юбилея - не толпиться в организованных колоннах на площадях, а посидеть с "боевыми ста граммами" за столом и помянуть тех, кто для сегодняшних - погибший дед, а для тебя - всегда остался молодым. "И пил солдат, слеза катилась..." И на том поставить точку. Война кончилась. Надо жить.
